Предстоящее свидание меня радовало. Я старательно растерла тело массажным кремом, сделала витаминную маску, а когда сняла полотенце с влажных волос, заговорщически подмигнула своему изображению — кудри так и вились, прямо как у маленького Микки. Черт, опять он! Я категорически запретила своим мыслям натыкаться на территорию господина Артемьева. Завтра же оформлю документы по наследованию во французском отделении Международной коллегии и постараюсь выкорчевать из разгулявшегося воображения ростки интереса к русскому Паганини.
Реанимировав свою красоту до двадцатипяти-, ну максимум тридцатилетней отметины, я забрала ждавший меня на лестничной клетке букет и завалилась спать под его кустистой сенью. Увы или, наоборот, — к счастью, — эти васильки были так же похожи на московские, как Алан на Майкла. Огромные, крепкие, заботливо вскормленные удобрениями в теплице, они властно раскинули полуметровые стебли над моей подушкой. А пахли почему-то резедой! Да ведь этих бездыханных бедняг, конечно, спрыснули одеколоном… Я уснула, раздумывая о том, по какому принципу подбирают запахи для непахучих тепличных цветов…
Алан заехал за мной в полдесятого. Он постарался привести себя в форму, но было заметно, что, в отличие от меня, ему не удалось не только вздремнуть, но и основательно перекусить. Постарел, но хорош. Даже морщины на смуглой коже в сочетании с выгоревшими бровями и небрежно взлохмаченными ржаными патлами смотрелись очень мужественно. А зоркие, какие-то по-птичьи внимательные голубые глаза казались совсем светлыми и очень опасными. Да, Алан был обречен на пожизненную роль ковбоя. Он прямо тащил за собой атмосферу вестернов — лихой скачки с перестрелкой, благородных подвигов, а сильное жилистое тело так и просилось в упаковку из грубой рыжеватой кожи, широченных поясов и мешковатых клетчатых рубах.
На Алане был вечерний костюм, и он даже попытался причесаться. Я протянула руку и взлохматила эти очень жесткие, словно шерсть медведя, когда-то так любимые мной патлы.
— Жутко покрасили в этот раз, но я не стал скандалить. Отрастут, — поморщился он.
— Боже! Мне и в голову не приходило! Была уверена, что ты стопроцентный выгоревший обветренный «ковбой».
— В кино ничто не бывает стопроцентным. Даже если у тебя от природы метровые ресницы, обязательно норовят подклеить еще два сантиметра фальшивых. Отлично, что гримерши не успели «обработать» тебя сегодня утром. Поэтому я и захлебнулся от радости, снимая «крупняк». Совершенно «документальный» кадр. Умница, Дикси! — Он задрал подол моего вечернего платья. — Умница, что носишь чулки. Ненавижу колготки, все равно что трахаться в резинке.
— Куда едем? У меня волчий аппетит. — Я отстранилась, опасаясь нападения.
— Я тоже жутко голоден. И еще многое другое. Предлагаю сразу нагрянуть в мой отель. Там хорошая кухня, а у меня люкс с видом на Елисейские поля.
— Подходит. Кажется, нам с тобой по-прежнему легко сговориться. — Я тихонько взвизгнула, предвкушая чудесный вечер.
В ресторане оказалась масса знакомых — почти вся съемочная группа Алана. К нашему столику подходили, чтобы поздравить меня с удачным эпизодом.
— Такая сенсация — отснять убойный кадр с первого раза! — восклицал оператор Фрэнк Сити. — С Аланом этого еще не бывало. Жуткий деспот. По этому признаку — гений. Всех измучил. Ваш «Сергей» сегодня тоже плакал. Но уже после прощания с «Дусей» — от злости на мсье Герта.
— Не преувеличивай, Фрэнк, — сразу завелся Алан. — Я его ничем не обидел, только сказал, что он похож на русского, как я — на Адольфа Гитлера.
— Ну тогда выпейте мировую, я сейчас приведу Джона. У тебя, если честно, есть что-то от фюрера.
— Ты-то откуда стал таким «руссковедом»? — поинтересовалась я. — С Дикого Запада — на дикий Восток?
— Не смейся. Я много читал. Классику и современных авторов. Готовился — это же, знаешь, не рекламу снимать и не «кассовики» в три плевка… В Киев ездил, в Москву… Это замечательный, гостеприимный народ и очень похожи на нас, американцев.
К столику подошли Фрэнк с Джоном, и, наверно, с полчаса, усевшись с нами, мужчины выясняли личные и творческие проблемы, завершив перемирием под виски.
— А ты, Ал, не очень-то губы распускай на мою партнершу, — улыбнулся Джон, покидая наш столик. — Знаешь, о ком она мечтает? О Микки Рурке. Да-да. Так мне в пылу страсти и шептала… До завтра. Приятного вечера.
— Слушай, давай сбежим в номер? Горячее притащат туда. Танцевать же ты не собираешься? — Алан с сомнением посмотрел на мой туалет.
— Пошли, — охотно согласилась я. — Платье надето специально для тебя, чтобы раздевать было интереснее.
Алан зарычал от страсти.
— Прекрати! Мы не в джунглях. Французские пуритане, ошибочно считающие себя развратниками, не поймут, если я завалю тебя прямо на этот стол.
Номер Алана действительно оказался шикарным. За стеклянной стеной угловой гостиной светились огни Елисейских полей, так что в комнате стояло праздничное серебристое мерцание.
— Не будем зажигать света, ладно? — Алан прижался ко мне прямо у порога, обозначив выступом своего тела, что ему не терпится приступить к делу.
— Раздень меня, — еле прошептала я, благодаря судьбу, что после жутких недель одиночества она прислала именно этого злодея и насильника.
Злодея и дикаря. Конечно же, я не сомневалась, что он просто сорвет с меня платье, поэтому и выбрала фасон с легко отстегивающимися бретельками. Разделаться с тоненьким бюстгальтером и нежными трусиками для клешней Алана вообще не составляло труда. Через пару секунд я была свободна от цивилизации, как Ева, помогая раздеться «дикарю». Но не тут-то было — эти замедленные изводящие игры не для его орудия, грозящего разорвать вечерние брюки. Пуговицы от сорванной сорочки горохом раскатились по паркету, и мы рухнули на ковер, отшвырнув к окну кофейный столик. В дверь постучали.