Семь цветов страсти - Страница 24

Хозяйка «ягуара» не могла жить затворницей. Выезды, пикники, веселые путешествия по Европе — все было в ее власти этим летом. А зимой, воспользовавшись новым знакомством, она снималась в Риме. Вначале в костюмной исторической ленте, потом в фильме о первой мировой войне. Деньги придавали уверенности в себе, и Дикси стала думать о том, чтобы вернуть одну из проданных картин. Но вместо этого пополнила гардероб хорошими шубами, без которых преуспевающей актрисе просто не в чем появиться на людях.

Романы Дикси приобрели деловой характер. Она охотно подхватывала роль необременительной и пылкой «творческой партнерши» работавших с ней режиссеров, но упорно отклоняла предложения руки и сердца. Не брать же в мужья, в самом деле, какой-нибудь итальянский вариант незабываемого Курта Санси!

Увы, эти мужчины, блиставшие в свете софитов, неизменно теряли пыльцу со своих крылышек, перенесенные в атмосферу житейской реальности.

Дикси исполнилось двадцать восемь. Ее сердце и тело оставались свободны.

Она жила в Риме уже неделю, снимая номер в средней руки отеле, куда наведывалась лишь изредка. Продюсер фильма, пригласивший ее на пробы, предложил Дикси собственную виллу в северо-западных окрестностях столицы. Она предпочла сохранить независимость, зная, что второго отказа стать его супругой Кармино Римини не перенесет. Ему перевалило за пятьдесят, и наличие цветущей красотки в качестве жены наверняка не помешало бы ни карьере, ни состоянию здоровья. «Ты согреваешь мою постель и улучшаешь пищеварение. Я без ума от тебя, дорогая», — шептал Кармино, наверняка уже запасшийся обручальным кольцом. Дикси наигрывала пылкую страсть, досадуя на мужскую доверчивость, — как мог этот импотент, лысый неврастеник, страдающий запорами, возомнить себя ее возлюбленным? Или же он просто покупал Дикси, поддерживая иллюзию пристойного добрачного флирта?

Так или иначе, но Дикси мечтала о той минуте, когда, подписав контракт на роль медсестры в очень серьезном, высокохудожественном фильме об итальянском Сопротивлении, заявит Кармино: «Я так занята работой, что забываю решительно обо всем. Разве я что-то обещала тебе, милый?» И упорхнет на свободу. Но произошло неожиданное — клетка захлопнулась. Ключи от нее небрежно сунул в карман выгоревшей гимнастерки двадцатилетний капрал, только что вернувшийся с воинской службы.

Чак Куин приехал в Рим из Голливуда, где попытался пробиться на экран. Сын фермера из Миннесоты со школьных лет бредил кино, оклеивая фотографиями актеров стены своей комнаты. Чарльзу повезло — он вымахал верзилой, имел широкую улыбку, полную простецкого обаяния, и густую смоляную шевелюру, всегда казавшуюся небрежно всклокоченной. В армии Чак поднакачал мускулатуру и даже получил приз на конкурсе культуристов. Девушки, липнувшие к сексапильному парню, как мухи на мед, подкрепили убежденность Чака, что он готов к завоеванию экрана. Но в Голливуде таких, как он, оказалось полным-полно — белозубые «качки», мечтавшие о роли супермена, заполонили приемные всех киностудий.

Один из киношников, проникнувшись неожиданной симпатией к застенчиво потевшему в своей армейской амуниции парню, отправил его с рекомендательным письмом в Рим к своему приятелю, набиравшему актеров для фильма из военных лет. «Мы прошли с Полом Вьетнам, — сказал новый знакомый Чаку. — Мы были совсем такими, как ты, малый».

Но Пол не разделил ностальгических чувств своего голливудского коллеги, заявив, что Чак совершенно зажат и уж лучше снимать настоящее бревно, чем бревно в форме капрала.

Послав его куда подальше, багровый от обиды парень выскочил из павильона, где проходили пробы. Денег у него хватало лишь на дорогу домой и хороший обед с сосиской и пивом. Конечно, оставалась надежда подзаработать — уверяли же, что в киномире полно престарелых богатеньких дам, ищущих, кому бы отдать лишние монеты и свои перезрелые прелести.

Войдя в пиццерию на территории студии, Чак воинственно огляделся, выискивая необходимую миллионершу.

— Эй, иди сюда! — поманила его сидящая за столиком золотоволосая девушка. Чак повиновался, рассматривая ее лицо, казавшееся знакомым. Впрочем, здесь, на территории римской «фабрики грез», все красотки могли оказаться звездами.

— Я тебя заметила там, в павильоне. Я тоже приехала на пробу к Полу. — Девушка налила себе минеральную воду. Перед ней стоял начатый овощной салат и тарелка с ломтем горячей пиццы. — Закажи себе что-нибудь покрепче. Я же вижу — тебя вышибли. Дикси, — представилась девушка, и Чак подумал, что ей не больше двадцати трех и что она решительно кого-то напоминает. — Дикси Девизо. Ты, наверно, танцевал под «Берег мечты».

Чак подскочил.

— Вспомнил! Ух ты! «Берег мечты», «Королева треф» и еще… — Он недоуменно замолк, соображая, сколько же лет той, в которую он влюбился еще низкорослым школьником.

— Не напрягайся. Больше ничего серьезного не было. И мне уже двадцать восемь. А тебе?

— Двадцать один. Скоро исполнится, — покраснел он, отчетливо вспомнив, что не только танцевал под «Берег мечты», но и приобретал свой первый сексуальный опыт, глядя на портрет полногрудой «дикарки».

— Вспомнил что-то забавное? — проницательно прищурилась Дикси. Чак понял — скрывать ничего не стоит. Конечно же, синеглазая колдунья, приходившая к измученному воздержанием солдату в горячих снах, знает о нем все.

— Я всегда хотел тебя. С тех пор, как стал соображать что к чему. И сто раз имел. Конечно, в мечтах. — Неловко толкнув столик, Чак опрокинул бутылку с кетчупом — алый соус залил его брюки. Схватив салфетку, Дикси приложила ее к месту аварии и задержала руку, почувствовав, как растет под армейскими брюками жезл неукротимой страсти. Она рассыпчато засмеялась и покачала перед его носом машинными ключами с фирменным брелоком «ягуара».