Семь цветов страсти - Страница 86

— Боже, как же у вас тут все сложно!.. Сплошные исторические аномалии… А ведь не случись этих передряг, возможно, мы бы с тобой, дорогой «дядюшка», играли бы на семейных праздниках в прятки или дрались из-за рождественских подарков!

— Э, нет! Предупреждаю: я всегда оберегал бы и защищал тебя. Просто потому, что старше и всю детскую жизнь был влюблен в Мальвину. Это кукла с голубыми волосами из очень популярной у нас сказки. Я ее представлял и даже рисовал — огромные голубые глаза, а рядом себя — с длинным носом. Буратино… Ты ведь была в детстве куклой, Дикси?

— Да. Конфетным ребенком, как у нас говорят. И теперь понимаю, почему в пику моему отцу бабушка иногда звала меня Дашей. Ей хотелось зацепиться за что-то русское. И она предлагала совсем иное имя, когда я родилась.

— Дарья. Действительно красивое имя, и тебе подходит. Как, впрочем, наверно, и с десяток других. — Майкл посмотрел на меня внимательно, словно прикидывая новые имена.

— Только сейчас я мечтаю совсем о другом… — Я загадочно улыбнулась, значительно посмотрев ему в глаза (как учил Сол), и даже положила руку на плечо, которое вздрогнуло и тут же отстранилось от меня, как от ожога.

— Майкл, у тебя не остались еще крекеры и шпроты? В самолете у меня не было аппетита. Волновалась перед встречей с российской столицей и теперь умираю от голода.

— Не каждый день шпроты, голубушка. Это деликатес. Вот, кажется, «горбуша в собственном соку» и полбуханки бородинского хлеба. Почти не заплесневел. — Он принес из кухни баночку консервов и кусок очень темного хлеба с зеленоватыми пятнами по углам.

— Выглядит невероятно аппетитно, — сказала я, пожалев о своей просьбе.

— У вас же обожают сыр «Рокфор» и «Камамбер». И у нас тоже любят. И хлеб по тому же рецепту.

Хлеб оказался действительно вкусным, а кофе Майкл сварил отличный, подав к нему полную вазочку варенья.

— Доедай, пока я соберу все необходимое. — Он удалился в соседние апартаменты.

Я грустно, с ощущением неловкости рассматривала комнату: бумажные обои в крупных букетах, хрустальные вазочки в серванте, подсвечник, сделанный из деревянного корня. Мирно тикали круглые часы на полке, прижавшись к каталогу выставки «Москва — Париж», по бежевому вытертому паласу деловито проследовали от двери к роялю два разномастных таракана — черный и рыжий. Нотные альбомы растрепаны, а корешки книг, составлявших собрания сочинений, основательно захватаны. Их не берегли — ими пользовались, обогащая свой внутренний мир.

Вот здесь они живут, любят друг друга, рожают детей, принимают гостей, празднуют. Сюда он спешит после своих концертов и называет это место «домом», скучая о нем на чужбине…

— Ну что, в путь? Тебе ничего не надо достать из вещей? Чемоданы остались в багажнике. В гостиницу заедем на обратном пути. — Майкл щеголял все в тех же джинсах и прихватил купленную в Вене спортивную сумку.

— Ого! Ты что, собираешься расплачиваться наличными с кладбищенской администрацией? — покосилась я на разбухшую сумку.

— Не проведешь. Я знаю, что чек, оставленный Клавдией на оплату содержания могил, у тебя. Меня заверили, что сумеют обналичить его через Госбанк.

…До кладбища ехали довольно долго. По дороге я успела убедиться, что Москва — «город контрастов», где попадаются очень красивые районы и отдельные здания, соседствующие с какими-то заборами, фабриками, тюрьмами. И все очень грязно, неухожено. Будто хозяева сбежали давным-давно, предоставив власть нерадивой прислуге.

Мы остановились. Слева — ворота в кладбищенской стене, справа — деревянный сарай, торгующий цветами, а за ним клиника для рождения детей.

— Самый краткий путь от начала до конца, — кивнул Майкл на узенькую улочку, разделяющую роддом и кладбище. — Пойдем быстрее, пока контора не закрылась. Хорошо бы разделаться с формальными процедурами.

Мы вошли в облупленный розовый домик в виде склепа, в котором расположилась местная дирекция. Майкл подергал двери в закрытые комнаты, потом куда-то исчез и вернулся минут через десять с растерянным лицом.

— Я же договорился с директрисой, что мы прибудем завтра. Сегодня на месте только бухгалтер.

— Он-то нам и нужен.

Как раз в этот момент из-за обитой черным дерматином двери появился толстяк, придерживая поднятыми бровями словно приклеившиеся ко лбу очки. Увидев меня, он сразу начал улыбаться. Очки упали на переносицу. Толстяк, тоже, кстати, в джинсах и пестром свитере, пригласил нас к себе и предложил присесть. Майкл поработал переводчиком, в результате чего мой чек был вручен бухгалтеру, официально зарегистрирован в каком-то гроссбухе, и мы получили квитанцию о внесении денежного вклада. Она-то и должна была убедить господина Зипуша в том, что воля покойной выполнена.

Затем мы двинулись в глубь густо заросшего деревьями кладбища. Здесь так же, как и в Москве, абсолютно невозможно было сориентироваться ни географически, ни эстетически. Старинные надгробия соседствовали с новыми, ухоженные — с разрушенными, кресты — со звездами, а рядом с мраморными урнами в руках коленопреклоненного ангела стояли консервные банки с увядшими букетиками и старые веники.

— Цветы не купили. Здесь можно заказать венок? — спохватилась я. — К тому же надо залезть в мой чемодан.

Мы вернулись к цветочному магазинчику, не порадовавшему нас выбором. Венки, сплетенные из пластиковых выкрашенных в зеленый цвет листьев, были утыканы яркими бумажными цветами. Я жалобно посмотрела на Майкла.