Семь цветов страсти - Страница 82

Дикси подвинула подруге полную рюмку ликера.

— Пей залпом, как лекарство, а то, смотрю, до слез дело дойдет. Ведь латышки не плачут?

— Нет. Веселиться и любить тоже не умеют. Темперамента не хватает.

— А меня, если честно, больше к Бунину этому тянет. Сплошной раздрызг какой-то. И в душе, и в мыслях. У меня ведь, оказывается, немного русской крови в жилах гуляет, наверно, той самой — темной.

— Ну, ясное дело, это как вирус ВИЧ. Капля дегтя в бочке меда. От этого вот все так и усложняешь, путаешь в своей жизни. Чего только один эксперимент со Скофилдом стоит, не говоря уже о Вилли…

— Не напоминай — с прошлым покончено. Ошибки молодости, дурное воспитание, скверный характер — ну, все что угодно, только не цинизм… Меня уж очень к возвышенному тянет.

— Это еще как-то можно понять, — согласилась Рут, гордившаяся своей лояльностью по отношению к человеческим слабостям. Она была одной из немногих, кто не упивался собственным великодушием, поддерживая связи с Дикси в эпоху «падения». «Завязывай ты с этим, — просто сказала она подруге. — Эпатаж хорош для двадцатилетних. Умным девочкам под тридцать он быстро надоедает, как и свалки с горячими жеребцами».

— Рут, скажи, ты была сильно влюблена в своего гения? — спросила вдруг Дикси.

— А как же! Все по законам «большого кино». Хотела убить себя, когда родители запретили встречаться с ним. «Роман с диссидентом!» — это же для тех лет криминал жуткий! Отцу кричали: «Партбилет на стол!»… Я вены вскрывала. Но как-то все замялось, травой поросло. Леонид в другой город уехал. А ко мне явился Джанино. Вот уж ясно солнышко — улыбка до ушей и душа нараспашку. Жаль только, что иностранец. Мы под венец собрались, а отцу опять: «Партбилет на стол!» Он плюнул и от всех их привилегий отказался. Выбыл из рядов КПСС, должность свою руководящую потерял — и прямо в пенсионеры. «Счастливого, говорит, пути тебе, доченька». Итальянчик мой новобрачную в охапку — и к себе, на капиталистическую родину… — Рут вздохнула и отбросила салфетку, из которой все время крутила какие-то жгуты.

— Выходит, брак по расчету? Я-то думала, у тебя с Джанино настоящий роман был.

— Был, да еще какой! Детское мое увлечение словно испарилось — будто в книжке прочла и забыла. А тут настоящей итальянской матроной стала — и страсть, и ревность, и прыть откуда-то взялись…

— Как же тогда у вас все это прошло? Ведь Джанино и после развода не терял надежды вернуть тебя.

— Джанино? И после развода, и после свадьбы, и до — он считал меня любимой. А знаешь, сколько при этом женщин он навещал на предмет «поиграться»? — Рут засмеялась. — Я все же думаю, они привирали, сговорившись досадить мне — тупой латышке. Пять. Джанино имел пять постоянных подружек. И при этом любил жену.

— Что значит тогда — «любил»?

— Ах, разве мы знаем что-то о явлении, которое слепо наделяем такой властью! Шаманство, Дикси, самогипноз, и не более. Чтобы придать осмысленность физиологии и «подкачать паров»: дать возможность каждому почувствовать свою исключительность, незаурядность. Так просто — чирк бритовкой, и ты героиня… — Рут, давно собравшаяся уходить, философствовала уже у порога. — Пока, дорогая. Квартирка получилась очень стильная. В следующий раз приду со своей картиной. Вон к той стене совершенно необходимо — ничем не занимай.

2

Записки Д. Д.

Я снова открыла свою тетрадь. Зачем? Ну не рассказывать же все Рут, Жаклин Женевьев или Лолле? Они, возможно, поймут. Только вот я не смогу удержаться, чтобы не приукрасить исповедь живописными дамскими детальками — охами, всхлипами, не поддать жару, не стушевать неловкость. И выйти из воды сухой. Ведь до смерти хочется выглядеть получше, даже когда перед тобой не Каннское жюри, а всего лишь слезливые глаза бывшей антиподши или насмешливая улыбочка Рут. И если даже отлично знаешь, что плевать им всем, по большому счету, на твои откровения, привирания, на то, что было, могло быть или придумано в пылу саморазоблачения… Чужая жизнь — потемки, и кому же охота в них блуждать? Психоаналитикам хорошо платят за терпеливое выслушивание абсолютно неинтересных им бредней. Но если даже легко изображать участие за деньги, то трудно забыть, что ты оплачиваешь проявленное к тебе внимание. В зависимости от потраченного на тебя времени, как в борделе.

Моя тетрадка и чернила обошлись совсем недорого. К тому же можно быть уверенной в неразглашении тайны, а также отсутствии всякого заигрывания со мной с их стороны. С такими условиями можно остаться самой собой — и запросто рассказать все как есть. А произошло вот что.

Майкл обещал встретить меня в аэропорту. За последние дни перед поездкой в Москву и даже непосредственно в самолете я успела так накачать себя относительно его персоны, что чувствовала почти влюбленность. Этому помогли «Тенистые аллеи» Бунина и кассета «Травиаты» с Френи и Пласидо Доминго, которую я постоянно слушала. Если точнее, русский родственник меня заинтриговал, в голову лезли воспоминания о посещении оперы и детских шалостях в Пратере. Но ведь говорят, что первое впечатление — самое верное, и я старательно вспоминала блеклого мятого господина неопределенных лет и наружности, упорно пытавшегося протиснуться вместе со мной в адвокатскую дверь.

Рассмотрев еще от таможенного отделения толпу встречающих, притиснувшихся к толстому стеклу, я заметила сразу нескольких мужчин, вполне могущих сойти за Майкла. Темные костюмы, галстуки, жеваные лица, ощущение зажатости и мрачной тоски.