Семь цветов страсти - Страница 80

Излюбленным украшением Жаклин Женевьев вот уже семьдесят лет оставались цветы. На старой афише в прихожей ее квартиры юная черноокая красотка с затянутыми в целомудренный корсаж пышными прелестями буквально утопала в гирляндах бумажных роз.

— Чудесно! — оценила изделие старой дамы Дикси. — Я тоже хочу, чтобы в моем доме было много цветов. Знаете, такая вечная весна — фиалки и какие-нибудь флердоранжи!

— Да вы влюбились, деточка! — Жаклин лукаво погрозила пальцем. — Вижу, вижу — глаза сияют и весь этот ремонт неспроста. Он будет жить здесь?

— Он? — Дикси с искренним изумлением подняла брови. — Увы, Жаклин, его я еще не нашла.

И все-таки она улыбнулась своей лжи — именно в этот момент Дикси поняла, что все затеяла неспроста: торопясь облагородить свой дом, она думала о том дне, когда его порог переступит Майкл. Вероятно, очень скоро он навестит кузину, ведь Париж все еще остался неосуществленной мечтой господина Артемьева. «А он знает толк в хороших вещах, несмотря на трагическую ремарку о том, что «ютится в трехкомнатной квартире», — думала Дикси. — У меня их тоже всего пять общей площадью в 320 квадратных метров, два камина и четыре колонны, обступающие полукруглое окно-фонарь в гостиной. А еще книги и любимые картины!»

Через две недели Дикси с восторгом приняла работу ремонтников и специалистов по интерьеру: все в доме сияло свежестью и чистотой, сохранив налет ностальгии по эпохе импрессионистов и набегов Тулуз-Лотрека в «Мулен-Руж» — то волнующее ощущение прекрасного прошлого, которое носила в себе смешливая бабушка Сесиль.

Первой гостьей в обновленном жилище Дикси оказалась Рут Валдис — ближайшая и, пожалуй, единственная подруга. Нежная тонкокожая блондинка с любопытством огляделась и пристроила принесенный букет желтых хризантем в китайскую вазу, стоящую на отделанном терракотовым мрамором камине.

— Очень рада, что попала в тон. Здесь у тебя преобладает золотисто-шоколадная гамма, заданная мрамором камина и колонн. Недурно! — Рут усмехнулась. — Последний раз я созерцала это великолепие в варварской неухоженности. Можно было спорить о количестве пятен и прожженных дыр на плюшевых шторах, а ныне — о «цветовой гамме»! Поздравляю, подружка, это уже что-то, — с явным удивлением рассматривала Рут жилище.

— А спальня у меня — васильковая, — подмигнула Дикси, распахивая дверь.

— Ну, естественно: «синий омут глаз твоих», — пропела Рут и обалдела у порога. — Ты намерена принимать здесь принца Генри?

— Вот уж кавалер не в моем вкусе!

— Но ведь здесь сразу заметен прицел на королевские крови. — Рут тронула складки шелкового полога над кроватью.

— Что-то вроде этого. Целюсь прямо в заоблачные высоты. Поэтому совершенно одинока, — искренне вздохнула Дикси, когда они вернулись в гостиную.

— Тогда начнем с капельки шотландского виски и завершим любимым «Болдсом». Адская смесь, как и вся эта жизнь. — Рут взяла бокал. — Так что стряслось, Дикси? Наследство, ремонт, седой волос…

— Где? — ужаснулась она.

— И не один. Давно, наверно, не производила инвентаризацию своих прелестей. Либо влюблена, либо брошена, — поставила диагноз Рут.

— Кажется, и то и другое, — призналась Дикси, и подруги выпили, понимающе кивнув друг другу.

Обе женщины, лишенные пристрастия к бабской болтовне, нагруженной душеизлияниями и сплетнями, с удовольствием контачили от случая к случаю.

Давным-давно Дикси помогла Рут Валдис, уехавшей из России еще при живом Брежневе в результате скандальной любовной истории. Отец легкомысленной студентки, вышедшей замуж за итальянца, лишился начальственной карьеры. Джанино, временно работавший в Риге, задурил белокурую головку девушки, вдохновив ее на экстремальный поступок: Рут оставила родителей, Родину, а затем, не удовлетворенная своей новой жизнью, стала винить во всех бедах мужа. Сдержанная и даже холодноватая в проявлениях чувств художница-прикладница не сумела соответствовать темпераментному, любвеобильному Джанино, лишенному к тому же эстетической жилки.

Они расстались, и гордая латышка, оставшаяся практически без средств, была вынуждена вывязывать из кожаных ремешков какие-то сувениры и продавать их на воскресной ярмарке. Там они и познакомились. Дикси купила у Рут кошелек и устроила ее реквизитором на римскую киностудию, где сама в то время снималась. Потом, через несколько лет, они встретились снова в Париже, поскольку вторым мужем Рут стал Этьен Бурсо — художник-дизайнер обувной фирмы.

Рут поумнела в смысле брачной стратегии, и супруги Бурсо стали образцовой парой. Он — добродушен и скромен. Она — талантлива и очень хороша. Природная «солома» длинных волос, прозрачная бледность в лице и во всем вытянутом теле, вкрадчивый голос с едва заметным, интригующим акцентом и очень светлые, завораживающие глаза.

— Рут, я хотела бы получить кое-какую информацию о России, — сказала Дикси, перейдя к ликеру.

— Тебе надо регулярно читать политические новости и слушать радио — там столько всего происходит! Я сама ничего не понимаю. Но родители вдохновлены демократией и даже отказались эмигрировать. Пока, думаю. В общем, у них теперь свобода самовыражения. Художник может делать все, что ему вздумается, и при этом быть официально признанным. Знаешь, даже всякие концептуалисты в моде — запоздалая эйфория, вторая волна.

— Рут, меня интересуют их… традиции в семейной жизни… И потом, как у них с сексом?