Семь цветов страсти - Страница 28

— Как видите, тогда, в 1980 году, фильм Кьями произвел впечатление своей откровенностью. Беднягу освистали поборники целомудрия, обвиняя в «старческом сластолюбии». Он так и ушел на покой, отказавшись от съемок второй части.

Руффо взял бокал с фруктовым коктейлем и нежно прильнул к соломинке. Его гости отдавали предпочтение более крепким напиткам. Графины с коньяком и бренди золотились рядом с вазой, наполненной фруктами.

Заза Тино и Сол Барсак явились с деловым визитом на виллу Руффо Хогана, чтобы обсудить итоги проведенной кампании по раскрутке Дикси Девизо. Весь сентябрь они просидели в городе, проклиная жару, задымленную атмосферу столицы и ее жителей, предпочитавших кинематографу более прозаические развлечения.

— Сейчас в кинозал никого калачом не заманишь. Рисуй на афише хоть десять звездочек. Кого здесь волнует этот «Берег мечты» — сентиментальная возня вокруг патриархальных комплексов старого пердуна Умберто. «Колдунья» с Мариной Влади намного тоньше, и то окончательно списана в архив. Помню, как от «Последнего танго» Бертолуччи цензура прямо взбесилась. Теперь этой так называемой эротикой не смутишь даже пятиклассника. — Заза осмотрел владения Руффо с плохо скрываемым отвращением.

Это был дом очень состоятельного и чрезвычайно неординарного в своих эстетических запросах человека. Но сразу становилось ясно, что хозяин с большим «сдвигом» и к тому же с откровенными претензиями на оригинальность.

Вокруг террасы, на которой восседала компания, сдвинув круглые бледно-сиреневые кресла, располагался небольшой сад. Тщательно ухоженные газоны представляли собой миниатюрную пародию на роскошные дворцовые парки эпохи барокко. Только копии классических статуй, несколько уменьшенные в размерах, были сделаны из цветного пластика малиновых и лиловых тонов. Единственной натуралистической деталью на игрушечных телах оставались как раз те места, которые во времена неоклассической стыдливости прикрывали фиговыми листами. Причем и мужские, и женские фигуры имели огромный, как из магазина секс-принадлежностей, гуттаперчевый фаллос.

В гостиной и комнатах, через которые прошли гости, выдерживался тот же стиль претенциозного эротического эпатажа. Такой дом мог принадлежать богатой нимфоманке, cтоящей на учете у сексопатолога.

— Вы можете пускать к себе в сад экскурсии, cиньор Руффо. Думаю, желающих будет не меньше, чем на вилле Боргезе, — сквозь зубы процедил сомнительный комплимент Соломон Барсак. Он не хотел ссориться с «стервятником-хамелеоном», но при виде «гнездышка» критика с трудом скрывал отвращение: порой Солу — человеку далеко не щепетильному в вопросах интимной жизни — казалось, что он с наслаждением передушил бы всех гомиков.

— Признаюсь, я горжусь своей известностью как дизайнер. Все эти штучки — плод моего воображения. — Руффо распахнул ворот нежно-сиреневой, почти прозрачной блузки. У себя дома он мог позволить то, что никогда не делал на публике, — открыто демонстрировать гомосексуальные пристрастия. — Да, Заза, народ жарится на пляжах, народ крутит порнушку по видаку, народ пренебрегает «большим искусством»… Но ведь он — этот самый народ, то есть массовый потребитель киноискусства, как известно, безмолвствует. А мои красноречивые коллеги, к счастью, не дремлют. Я затеял всю эту дискуссию в прессе, рассчитывая на опытных оппонентов. И они тут как тут. По-моему, желаемый эффект достигнут.

Заза просмотрел накануне доставленные ему вырезки из газет. Полемическая статья Руффо Хогана вызвала отклики маститых законодателей киновкусов. Руффо, надев на себя личину блюстителя общественной нравственности и ревностного служителя «высокого искусства», сетовал на губительную для кино и человечества в целом тенденцию вседозволенности, приводящей к глобальному падению нравственности. Он с ностальгическим теплом вспоминал фильмы классиков, прибегавших к эротическим откровениям как к знаку протеста против буржуазного ханжества или символу свободы естественного человека. И в первую очередь Хоган рассматривал «Берег мечты» Кьями, в котором родилась подлинная звезда экрана — удивительная Дикси Девизо, загубленная в расцвете творческих сил циничными дельцами порнобизнеса. «Тело, воспетое Умберто Кьями, разлагалось в выгребной яме отходов киноискусства», — писал Хоган.

— Жуткая картинка получилась у вас, господа киноведы. Увы, должен признать, все это я почувствовал на собственной шкуре: секс на экране как таковой перестает быть гарантом кассовых сборов. Обилие «горячих» сцен и громких имен еще далеко не свидетельствует об успехе. Насилие и кровь нынче идут на рынке куда лучше. — Заза самодовольно улыбнулся. Его последний фильм — зубодробительный трехчасовой триллер — вызвал в киномире бурю эмоций и принес огромные доходы. Критики подсчитали, сколько раз на экране проливается кровь и совершаются зверские убийства, и даже составили перечень изощреннейших орудий уничтожения — от стоматологической бормашины до аппарата перемолки мусора. В некоторых странах фильм Тино не был допущен к прокату, что только сыграло на его популярность.

— Ты и вправду перебрал, Заза. От твоих изысканий в области методов насилия попахивает клиникой. Боюсь, если станешь продолжать в том же духе, могут появиться санитары со смирительной рубашкой, — очаровательно улыбнулся Руффо, осторожно очищая персик серебряным ножичком.

— Дурацкая шутка, Руффо. Каждому хрену ясно, что это коммерция, борьба за кассу. Кровь сегодня покупают лучше, чем секс, и я предлагаю ходовой товар, — взвился Заза. — Лично меня вся эта фигня совершенно не колышет. Пятилетних девочек я в унитазе не топлю, кошек не насилую, а засыпаю под Вивальди. Да и то с таблеткой хорошего успокоительного… — Заза передернулся, скользнув взглядом по саду. — Да и такой мерзости, между прочим, в доме не держу. Похоже на бордель для старых онанистов, Руффо.